Осьмук Л. А., Романовский А. В. Конструктивное и деструктивное в организации социальной жизни в кризисном дискурсе

КОНСТРУКТИВНОЕ И ДЕСТРУКТИВНОЕ В ОРГАНИЗАЦИИ СОЦИАЛЬНОЙ ЖИЗНИ В КРИЗИСНОМ ДИСКУРСЕ

Осьмук Л. А., Романовский А. В.

Конструктивное и деструктивное — два начала, определяющие отношение человека к «внешнему» миру, доказывающие, что человек постоянно стремится выйти «за рамки» и нарушить границы созданного пространства. Преобладание одного из начал определяет уровень стабильности/нестабильности и определенности/неопределенности социальной системы общества. Мы постоянно обнаруживаем, что человек, создав что-либо (очередную социальную структуру), стремится разрушить это, даже в ущерб себе и несмотря на очевидную иррациональность.

«Конструктивное»/«конструктивность» — в буквальном смысле означает свойство/действие, направленное на создание какого-либо объекта, выстроенного в определенной последовательности или порядке, «конструкция» — действие по связыванию структур. Конструктивность всегда связана с созиданием, созидательной деятельностью, которая свойственна человеку. В противоположность конструктивному началу, деструктивность является проявлением нарушения порядка, при этом она может являться как конечной целью разрушительной деятельности, так и сопутствовать деятельности, имеющей созидательную цель. Таким образом, деструктивность — явление более сложное, чем просто разрушение, и для того, чтобы понять его, необходимо учесть как минимум два основных контекста: онтологию человека и социальный контекст, который сам по себе является результатом интерсубъективного конструирования.

Присутствие дихотомии конструктивность/деструктивность в человеческой природе и организации социальной жизни проявляется, с точки зрения А. Адлера, в творческой силе человека. Последняя обеспечивает возможность распоряжаться своей жизнью^[1]. Творческая сила делает каждого человека самоопределяющимся индивидуумом, «архитектором своей собственной жизни». Эта сила побуждает человека к деятельности (как к конструктивной, так и деструктивной). Действительно, многие исследователи указывают на связь творчества и деструкции (Б. Карлоф, Й. Шумпетер и др.). Создавая новое и разрушая имеющееся, человек не ограничивается воспроизводством известных ему способов деятельности и выходит за рамки привычного поведения. И деструкция, и творчество способствуют удовлетворению потребности личности в самореализации. Так, Ю. Козелецкий считает, что человеку присуща «трансгрессия» — стремление к постоянному преодолению своих прежних достижений и результатов, желание выйти за пределы того, чем он обладает^[2]. Именно благодаря этим актам трансгрессии, благодаря движению вперед, люди расширяют свой мир, создают новые материальные и духовные ценности. Трансгрессия создает возможности для возникновения новых форм, передвигает границы человеческого познания, расширяет свободу индивида. Однако наряду с конструктивной, созидающей трансгрессией, «человек предпринимает деструктивные действия, приводящие к разрушению прежних форм, соответствующих нормам культуры... Человек использует действия, направленные на узурпацию, часто стремится приобрести абсолютную, садистическую власть, пропагандирует экстремистские идеологии, направленные против человеческого общества, наконец, осуществляет деструктивные акты, подобные самоубийству»^[3].

Судя по всему, и конструктивные и деструктивные действия можно ранжировать по уровню. Так, тотальное разрушение возникает только в случае, если самотрансценденция (выход за рамки достигнутого и привычного) прерывается на стадии деструкции, если же процесс не прерывается, то неизбежно постепенное конструирование, т. е. воссоздание феномена по частям на новой основе с учетом всех бывших смыслов. Естественно предположить, что в ситуации социального кризиса (периоде разрушения социальной системы) угроза деструктивных действий, заканчивающихся разрушением, значительно увеличивается. Любая (и системная, и человеческая) деструктивность коренится в нестабильности как конституирующем признаке социальной реальности^[4]. Нестабильность есть характеристика пограничного состояния, которое предшествует деструктивности. Если социальные действия происходят в нестабильной среде, то возможны несколько вариантов: 1) едва начавшись, конструктивные действия прерываются; 2) конструктивные действия не заканчиваются ожидаемым положительным результатом; 3) деструктивные действия приобретают особый смысл и завершаются результативно. Именно деструктивность становится свойством, обеспечивающим «порочный круг» в организации социальной жизни.

В результате деструктивные действия начинают носить характер не только выхода за границы, но и «закрытия» этих границ. Под «границей деструктивности» будем понимать некую черту, или точку в процессе, за которой направленное действие (движение) приобретает разрушительный характер. Человеческая деструктивность — только с одной стороны — проявление непредсказуемости человека, которая проявляется не только, и не столько в его иррациональности и эмоциональности, сколько в сложном субъективном мире, что приводит к множеству противоречий. С другой стороны, деструктивность человека отличается от агрессии животных как раз своей целенаправленностью и продуманностью. Мы каждый раз задаемся вопросами: понимает ли человек, что разрушает, иногда что-то созданное им же самим? насколько внешние обстоятельства и социальная среда провоцируют разрушительные действия? Другими словами, деструктивность социальной системы и деструктивность человека — взаимосвязанные переменные. В этом смысле человеческая деструктивность всегда затрагивает основы организации социальной жизни, а именно социального порядка. При этом, сразу следует оговориться, что деструктивное действие может как разрушать, так, как это не странно, способствовать социальному порядку. Если создаваемая структура становится препятствием для развития общества, то деструктивное действие будет во благо развитию. Таким образом, человеческая деструктивность как феномен амбивалентна, хотя в каждом конкретном случае она имеет достаточно четкую и узнаваемую направленность.

Об амбивалентности и обратимости деструктивности говорил Ж.Деррида, для которого деструктивность — это демонтаж старой структуры, предпринятый с целью показать, что ее претензии на безусловный приоритет являются всего лишь результатом человеческих усилий и, следовательно, могут быть подвергнуты пересмотру. Деконструкция, как обратная сторона конструкции (и как синоним деструктивности) не способна эффективно добраться до этих важных структур, предварительно не обжив их и не позаимствовав у них для анализа все их стратегические и экономические ресурсы. Как уже отмечалось выше, деструктивность никоим образом не предполагает своей окончательности и является предварительной в той мере, в какой она всегда должна быть жертвой своего собственного действия.

В рамках данного тезиса, наибольший интерес представляет подход, рассматривающий сущность деятельности, как единства конструктивного и деструктивного начал. По мнению Э. М. Чорана, разрушение обозначает действие, то есть является деятельностью со знаком минус, обратной стороной созидательного процесса, особый способ обозначения своей причастности к тому, что существует. Обозначение причастности — это еще одна сторона конструктивности/деструктивности. Она непосредственно связана с конструированием социального мира, поскольку включена в процесс смыслотворчества: «Причастность сама по себе интенциональна, она направлена на феномен, но предполагает, что и феномен приобретает определенную направленность на своего создателя. В организации таких отношений свобода выбора между конструктивностью и деструктивностью приобретает особый характер»^[5]. Причастность знаменует собой социальную активность, представленную в жизни в конструктивной и деструктивной форме. Более того, причастность можно было бы рассматривать как атрибут интерсубъективного конструирования социального мира, это обратная сторона переживания. В условиях кризисного дискурса причастность значительно уменьшается, поскольку интерсубъективный мир распадается. На смену причастности приходит страх за свой субъективный мир, а деструктивность здесь приобретает «оборонительный» характер.

Результатом выступают разорванные социальные связи и структуры, а в поведенческих схемах превалируют манипуляция, конспирация, насилие. Так человек (сообщество) разрушает то, что было построено на основе социальной солидарности и доверия и при этом наблюдается искреннее удивление «как это случилось и вообще стало возможным». Самодеструкция становится неуправляемым и неотвратимым процессом, вызывающим страх: «Безудержное саморазрушение Просвещения — вынуждает мышление избавить себя даже от последних остатков простодушной доверчивости по отношению к обычаям и тенденциям эпохи и ее духа»^[6]. Страх в данном случае возникает не только в результате осознания последствий разрушения и предполагаемых угроз, но и в результате ответственности за содеянное, что уже само по себе свидетельствует о готовности восстановления разрушенного в системе организации социальной жизни.